Медицинский портал

Девяносто лет тому назад в июле 1921 года Чехословацкое правительство приняло решение о проведении масштабной акции помощи русским эмигрантам. В течение 1920-30-х годов граждане бывшей Российской империи, оказавшиеся за пределами Родины, получали в Чехословакии заметную материальную поддержку, и потому Прага стала одним из главных центров русского зарубежья. О причинах проведения «русской акции» и о ее влиянии на церковную жизнь эмиграции в Чехословакии повествуется в статье проректора Киевской духовной академии доцента Владимира Буреги.

Великий исход

Слово «эмигрант» пришло в русский язык из Франции. Именно французы, покинувшие родину в результате революционных потрясений конца XVIII века, стали называть себя эмигрантами (франц. — les émigrés). Это наименование должно было отличить их «от гугенотов и других религиозных изгнанников и уж, конечно, от авантюристов, ищущих богатства и чинов в чужих краях, или простолюдинов, спасающихся «только» от голода и нищеты»[1]. Этимологически французское émigré восходит к латинскому emigro, что означает выселиться за пределы родины, а в определенных оборотах — умереть. По аналогии с французскими изгнанниками конца XVIII века все политические беженцы стали называть себя эмигрантами.

В истории России одним из первых примеров политической эмиграции считают бегство в Литву князя Андрея Михайловича Курбского 30 апреля 1564 года[2]. Но до начала ХХ века политическая эмиграция из Российского государства никогда не приобретала массового характера. Например, в XIX — начале XX века эмиграция из России имела преимущественно экономический или религиозный характер. Ситуация изменилась в 1917 году. Уже после Февральской революции и отречения императора Николая II от престола некоторые россияне стали покидать родину, чтобы переждать «смутное время» за рубежом. Это были, прежде всего, семьи аристократов, приближенных ко двору.

После прихода к власти большевиков в октябре 1917 года масштаб эмиграции значительно увеличился. Но основная масса беженцев покинула Россию после краха белого движения и завершения гражданской войны в конце 1920 года. Это были, прежде всего, военнослужащие, состоявшие в добровольческих, казачьих, анархистских и других военных формированиях. Вместе с ними родину покидал медицинский персонал, члены различных политических организаций, представители местных органов власти и их семьи. Среди беженцев было немало и представителей православного духовенства. Уже после окончания войны за пределы Советской России были принудительно высланы и многие инакомыслящие граждане. Всех этих беженцев принято называть «первой волной» русской эмиграции ХХ века.

Общая численность «первой волны» оценивается по-разному. В 1924 году великий князь Николай Николаевич заявил в Париже о 3 миллионах русских эмигрантов, рассеянных по всему миру. По данным, собранным верховным комиссаром по делам беженцев при Лиге Наций Ф. Нансеном, в 1926 году в 11 странах Европы и Азии проживало свыше 1 миллиона 131 тысячи человек, эмигрировавших из России[3]. В современной литературе общая численность «первой волны» оценивается в 1,5-2  миллиона  человек[4].

«Русский Оксфорд»

В Чехословакию беженцы из России стали активно прибывать на рубеже 1920-21 годов после эвакуации из Новороссийска и Крыма армии Врангеля. Крым был взят Красной Армией 15 ноября 1920 года. Армия Врангеля и гражданские лица, бежавшие вместе с ней из России, были размещены в военных лагерях Константинополя, в Галлиполи и на острове Лемнос. Всего в Турции оказалось около 200 тысяч беженцев[5].  Поначалу в их среде была жива надежда на скорый реванш — новый военный поход на большевиков, но ей не суждено было сбыться. Длительное же пребывание в Турции оказалось невозможным. С весны 1921 года началось сокращение нормы выдачи продуктов, последовал и ряд заявлений о полном прекращении продовольственного снабжения в ближайшее время. Все это заставило беженцев искать возможности перебраться в другие страны. В этом отношении русские эмигранты возлагали особые надежды на молодые славянские государства, прежде всего, на Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев, а также — на Чехословацкую республику (далее — ЧСР). Российские общественные деятели из числа беженцев обратились к чехословацкому правительству с просьбой предоставить нескольким тысячам русских эмигрантов возможность переселиться в ЧСР. В ответ на эту просьбу в Чехословакии был разработан план «русской акции помощи» (чеш. — ruská pomocná akce). Специальное решение о ее проведении было принято Президиумом Совета Министров ЧСР 28 июля 1921 года. В соответствии с этим решением организация помощи русским беженцам была возложена на Министерство иностранных дел[6].

Одной из главных целей «Русской акции» было стремление дать возможность русским студентам, оказавшимся в рядах добровольческой армии, закончить свое образование. Кроме того, акция распространялась и на беженцев, трудившихся ранее в качестве «научных работников, писателей, журналистов, деятелей искусства и т.п., которым должна была быть оказана постоянная поддержка, дающая возможность продолжить свою деятельность»[7]. Эта изначальная направленность «русской акции» в значительной степени предопределила облик русской эмиграции в Чехословакии. Прага в первой половине 1920-х годов стала академическим центром Зарубежной России и вполне заслужено снискала славу «русского Оксфорда»[8]. Здесь действовали Русский юридический факультет, Русский педагогический институт имени Я. А. Коменского, Русский институт сельскохозяйственной кооперации. В Праге жили и работали столь известные русские ученые, как Н. О. Лосский, протоиерей С. Н. Булгаков, Г. В. Флоровский, В. Н. Лосский, Г. В. Вернадский, П. Б. Струве, В. В. Зеньковский, А. А. Кизеветтер, П. И. Новгородцев, Н. П. Кондаков, П. Н. Савицкий и многие другие.

Важно отметить, что «русская акция» распространялась не только на этнических русских, но и на представителей других национальностей, проживавших прежде в Российской империи: украинцев, белорусов, калмыков, грузин, армян. Наряду с русскими вузами, в Чехословакии действовали Украинский свободный университет, Украинская хозяйственная академия, Украинский высший педагогический институт имени М. Драгоманова[9].

Уже в сентябре 1921 года в чехословацкие средние и высшие учебные заведения было принято 1000 русских учащихся[10]. После этого численность русских эмигрантов постоянно возрастала вплоть до середины 1920-х годов. Точной статистики в этом отношении не существует. Общепринятой является точка зрения, что в разные годы количество русских эмигрантов в ЧСР колебалось от 10 до 40 тысяч человек. Во всяком случае, по данным, предоставленным чехословацким правительством доктору Ф. Нансену, в 1925-26 годах в ЧСР проживало 30 тысяч русских (в это число включались также украинцы и белорусы) и 200 человек армян. К концу 1920-х годов эта цифра, по данным того же Ф. Нансена, снизилась до 14 тысяч человек[11].

Чехословацкое правительство затрачивало беспрецедентные суммы на нужды русских беженцев. По официальным данным, в 1921 году расходы на «русскую акцию» составили 11 миллионов крон, в 1922 — 50 миллионов, в 1923 — 66 миллионов, в 1924 — 83 миллиона, в 1925 — 73 миллиона. Таким образом, к концу 1924 года сумма ежемесячных расходов чехословацкого правительства на русских эмигрантов достигла 7 миллионов крон, что превышало расходы на русских беженцев всех европейских государств вместе взятых[12]. По данным М. М. Федорова, за период с 1920/21 по 1931/32 учебный годы в Чехословакии окончили высшие учебные заведения около 3000 русских студентов. При этом государство затратило на их обучение 120 миллионов франков. По данным того же исследователя всего за этот период за рубежом окончили вузы 7084 русских эмигранта. В целом затраты иностранных государств на их обучение составили 188,9 миллионов франков.  Таким образом, в Чехословакии закончили вузы 42,4 % общего числа русских, получивших в этот период высшее образование за рубежом. Расходы же Чехословакии на русских студентов составили 65,5 % от указанной общей суммы[13].

В ожидании новой России

После ознакомления с этими цифрами невольно возникает вопрос о причинах столь масштабной «русской акции» чехословацких властей. И здесь следует отметить, что в литературе нет единства мнений по этому поводу.

Первая из имеющихся точек зрения возводит истоки «русской акции» к истории гражданской войны в России. Дело в том, что когда чехословацкие легионеры взяли Казань, то ими был захвачен эвакуированный туда ранее российский золотой запас. 1 марта 1920 года между чехословацким корпусом и советским правительством  состоялось соглашение о передаче большевикам захваченного в Казани золота. Однако при передаче выяснилось, что часть его (13 ящиков) пропала. В этом обвинили чехов. Позже в эмиграции бытовало мнение, что пропавшая часть русского золотого запаса была переправлена в Прагу. Кроме того, легионеры увезли из России немало и другого имущества, которое затем послужило фондом для создания чешского Легиобанка. По официальным разъяснениям чешской стороны пропажа 13 ящиков с золотыми слитками произошла в тот день, когда у разграбленного вагона находился русский караул[14]. Но русские эмигранты не особо доверяли подобным разъяснениям. И потому щедрость чехословацкого правительства по отношению к русским нередко считали своеобразной благодарностью за захваченное в России имущество. Так Н. Н. Алексеев в своих воспоминаниях писал, что чехословацкие власти «считали, что у них есть моральная обязанность по отношению к русским как-то возместить свой русский долг»[15].

Все же следует признать, что у нас нет достаточных оснований для принятия такой версии. Во-первых, невозможно однозначно подтвердить, что пропавшее золото действительно оказалось в Чехословакии. А во-вторых, нам не известны документы, подтверждающие, что чехословацкие власти признавали за собой «русский долг».

Некоторые исследователи полагают, что «русская акция» носила чисто гуманитарный характер и не была связана с какими-либо политическими или экономическими расчетами чехословацких властей. Например, известный чешский историк Зденек Сладек полагал, что «русская акция» изначально задумывалась как краткосрочная и целевая. И после оказания русским беженцам поддержки в первые годы после их выезда за пределы родины, акция была постепенно свернута[16].

Но все же наиболее распространенной является иная интерпретация причин «русской акции». Чехословацкое правительство в своей внешней политике особое внимание уделяло России. Тогда, в 1920-1921 годах, никто не знал, как долго пробудут у власти большевики. И потому Чехословакия строила свою внешнеполитическую доктрину, предполагая возможность скорого падения советской власти. Чехословацкое правительство было заинтересовано в том, чтобы выстроить дружественные отношения с грядущей, уже небольшевистской Россией. Более того, чехословацкие политические круги стремились активно влиять на формирование нового политического облика своего восточного соседа. Именно поэтому Чехословакия предприняла мощную «русскую акцию», дабы воспитать в благоприятном духе элиту новой России, которая будет заведомо дружественной по отношению к ЧСР. Таким образом, в Чехословакии, по сути, целенаправленно формировалась русская колония особого характера, которая должна была стать гарантом благоприятного для чехов политического климата в новой России.

В первые годы существования независимой Чехословакии в ее правительственных кругах велась активная полемика по вопросу русской политики. Президент ЧСР Т. Г. Масарик крайне негативно относился к большевистскому перевороту. В то же время он отказался от активной поддержки белого движения и прямой интервенции в Россию. Еще в первой половине 1918 года он высказался за ориентацию на «третью силу», правых социалистов, «которые могли бы, при соответствующей поддержке Запада добиться соглашения с большевиками и создания коалиционного правительства»[17]. Масарик считал возможным официальное признание большевиков западными державами с целью последующего влияния на советский режим.

Исходя из этого, первый чехословацкий президент старался выстраивать и свои отношения с русскими эмигрантами. Он  избегал общения с правым лагерем эмиграции, в частности, с генералом Врангелем. Поэтому в Чехословакии получили поддержку вполне определенные политические силы из числа русских беженцев. Уже с 1919 года сюда преимущественно прибывают представители партии эсеров. В мае 1920 года МИД ЧСР прямо заявил: «Мы заинтересованы в образовании в Праге центра прогрессивных русских»[18]. «Прогрессивными» считались именно эсеры. В результате Чехословацкому представительству в Константинополе, организовывавшему переправку русских эмигрантов в ЧСР, предписывалось не допускать приезда в Прагу представителей как крайне левого, так и правого лагеря беженцев[19]. Прием в чешские вузы русских студентов из рядов добровольческой армии рассматривался как отступление от стремления формировать «прогрессивный» облик русской колонии в Праге. И МИД впоследствии высказывал опасения, что Врангель попытается вести пропагандистскую деятельность в среде русского студенчества в ЧСР.

Важно отметить, что «русская акция» получила поддержку и со стороны Чехословацкой аграрной партии, одной из наиболее влиятельных политических сил первой республики. Лидер этой партии А. Швегла поддерживал связи  с эмигрантской организацией Крестьянская Россия, во главе которой стояли С. С. Масалов и А. А. Аргунов, в прошлом эсеры[20].

Эсеры занимали ведущее место и в столь известной и влиятельной эмигрантской организации как Объединение Российских  земских и городских деятелей в Чехословакии (сокращенно — Земгор), созданной в марте 1921 года. Причем Земгор не ограничивал свою деятельность границами ЧСР, а при поддержке чехословацких  властей стремился распространить свое влияние на все русское зарубежье.

Все это делает вполне понятным распространенное в начале 1920-х годов в русской эмиграции мнение, что в Праге монополию на власть в русской колонии получили эсеры. Подобные настроения и побудили чехословацкие власти несколько скорректировать свою политику в отношении эмигрантов. В результате в Прагу стали прибывать кроме эсеров и кадеты. К правым же кругам эмиграции отношение в Чехословакии всегда было весьма настороженным. Оно распространялось и на представителей православного духовенства.

«Русская акция» и Русская Церковь

Количественный рост русских эмигрантов в Праге привел к тому, что здесь уже с 1919 года предпринимались попытки наладить церковную жизнь. В 1921 году в Праге был создан русский православный эмигрантский приход, признававший над собой юрисдикцию митрополита Евлогия (Георгиевского). Богослужения для эмигрантов с различной регулярностью совершались и за пределами Праги (прежде всего, в курортных храмах в Карловых Варах, Марианске Лазне и Франтишкове Лазне). Тем не менее, особая политическая окраска русской эмиграции в Чехословакии ставила перед русским духовенством непростую задачу пастырской работы с представителями партий левого толка.

Как вспоминал иподиакон настоятеля архиепископа Сергия (Королева) Игорь Никишин, «пражская эмиграция была влево от центра. Интеллигенция предреволюционной России. Ведь были у нас даже эсеры, не говоря о меньшевиках, милюковцах и других левых группировках. В Праге и кадетов считали «зубрами»!»[21] Именно такую паству окормляло русское духовенство в ЧСР.

Кроме того, чехословацкие власти не выказывали особого благоволения церковным организациям, считая их представителями правого политического крыла. Поэтому, несмотря на широкий размах «русской акции», поддержка православного духовенства не входила в задачи чехословацкого правительства. Власти ЧСР чрезвычайно неохотно шли на выполнение требований русского прихода в Праге. И потому неудивительно, что русский приход в Праге не имел официального признания со стороны чехословацких властей и существовал как непризнанная государством религиозная организация. Приход не получал от государства никакой материальной поддержки. Также и русской церковное имущество в Чехии, конфискованное австрийскими властями во время первой мировой войны, не было передано Пражскому приходу и оставалось в распоряжении государства.

Достаточно сдержанное отношение государства к русскому приходу в Праге стало очевидным уже на начальном этапе формирования церковной общины. Так, первый настоятель прихода протоиерей Михаил Стельмашенко 31 января 1922 года в открытом письме президенту Чехословакии Томашу Масарику писал: «Поразительный контраст между добром, какое делает Правительство [ЧСР] весьма щедро для русских беженцев и особенно для русской учащейся молодежи (с одной стороны), и тем жалким положением русской церкви на территории республики, какое создается столь продолжительным нежеланием Правительства отдать ей то, что принадлежит ей по праву собственности (с другой стороны), заставляет русских православных людей крепко призадуматься над причинами столь печальной и непонятной дисгармонии»[22]. Эти слова отца Михаила во многом справедливы. Он неоднократно безуспешно пытался добиться передачи в распоряжение прихода конфискованного в годы войны церковного имущества. Однако чиновники МИД ЧСР, знаю о близости отца Михаила к русским монархическим организациям, фактически игнорировало его требования.

Еще одной яркой иллюстрацией отношения чехословацких властей к Русской Церкви может служить попытка открытия в Праге высшего богословского учебного заведения.

К 1922-23 гг в Праге собралось немало ученых-эмигрантов, имевших высокую квалификацию в том числе и в области церковной науки. Среди них протоиерей Сергий Булгаков, В. В. Зеньковский, Г. В. Флоровский, Н. П. Кондаков и другие известные ученые. Поэтому неудивительно, что в среде эмиграции возникла идея открытия в Праге высшего духовного учебного заведения. Сначала предполагалось, что это будет духовная академия по образцу дореволюционных российских академий. Как писал П. И. Новгородцев в письме митрополиту Евлогию в августе 1923 года, еще в 1922 году выдвигалось предложение создать в Праге «на англиканские средства … высшую богословскую школу». При чем предполагалось привлечь к этому проекту епископа Вениамина (Федченкова). Этот план не удалось реализовать, после чего предпринималась попытка «сделать то же на чешские средства», но и она осталась безрезультатной[23]. Вполне очевидно, что в рамках «русской акции» получить средства на открытие высшей школы для подготовки русских православных священников оказалось нереальным. И уже в августе 1923 года в цитированном письме профессор Новгородцев довольно однозначно сообщал митрополиту, что «ни о каких богословских чтениях для русских студентов нет сейчас и речи»[24].

В результате, несмотря на то, что в Праге собрался довольно сильный состав русских профессоров, создать здесь богословскую школу так и не удалось. Этот проект был реализован в 1925 году в Париже, где был открыт Свято-Сергиевский богословский институт. Именно поэтому покинул Прагу и перебрался в Париж отец Сергий Булгаков[25].

Впрочем, хотя эмигрантские церковные организации не получили государственной поддержки в рамках «русской акции», Прага в течение 1920-30-х годов была одним из важных центров церковной жизни русского зарубежья. Здесь действовал не только русский приход, но и знаменитое Успенское братство, благодаря которому был воздвигнут Успенский храм на Ольшанском кладбище. Кроме того, в Восточной Словакии в поселке Ладомирово действовал монастырь преподобного Иова Почаевского, типография которого снабжала церковной литературой фактически все русское зарубежье.

Завершение «русской акции»

«Русская акция» активно развивалась до середины 1920-х годов. Однако во второй половине десятилетия, когда стало очевидным упрочение Советского государства, и надежды на скорое падение большевиков ушли в прошлое, акция стала постепенно сворачиваться. Этому способствовали и другие факторы. В конце 1920-х годов в ЧСР, как и во всем мире, начался экономический кризис. В этой ситуации все статьи расхода в государственном бюджете подвергались жесткой ревизии, обсуждались в парламенте и в печати[26]. И большие расходы на «русскую акцию» стали вызывать недовольство в чехословацком обществе. 13 марта 1928 года парламент принял закон об охране национального рынка труда. В результате были введены ограничения в приеме на работу лиц, прибывших в ЧСР после 1 мая 1923 года. В Праге регулярно вспыхивали студенческие демонстрации, требовавшие перераспределения средств в пользу чехословацкого студенчества за счет студентов эмигрантов[27].

Все это привело к тому, что во второй половине 1920-х годов наметилось сокращение русской колонии в ЧСР. Эмигранты стали перебираться в другие, прежде всего западные страны. В Чехословакии оставались, как правило, те, кто уже закончил учебу, нашел работу и уже менее нуждался в помощи.

Официально «русская акция» была закончена в 1931 году. Хотя и после этого чехословацкое правительство оказывало некоторую финансовую поддержку эмигрантам.

[1] Савицкий И.П.Прага и зарубежная Россия. (Очерки по истории русской эмиграции 1918-1938 гг). Прага, 2002. С. 3.

[2] Серапионова Е.П. Российская эмиграция в Чехословацкой Республике (20-30-е годы). М., 1995. С. 15.

[3] Серапионова Е.П. Указ. соч. С. 17-19.

[4] Шкаренков Л. К. Агония белой эмиграции. М., 1987. С. 23. Kopřivová A. Střediska ruského emigrantského života v Praze (1921-1952). Praha, 2001. S. 7. 

[5] Бубеникова М. Проект помощи  Чехословацкой республики эмигрантам из Советской России — «русская акция» // Veber V. a kol. Ruská a ukrajinská emigrace v ČSR v letech 1918-1945. Sborník studií 3. Praha, 1996. S. 15.

[6] Kopřivová A. Op. cit. S. 8.

[7] Kopřivová A. Op. cit. S. 8.

[8] Савицкий И.П. Прага и зарубежная Россия. С. 138.

[9] См.: Ульяновська С., Ульяновський В. Українська наукова i культурницька емiграцiя у Чехо-Словаччинi мiж двома свiтовими вiйнами // Українська культура: Лекцiї за редакцiєю Дмитра Антоновича / Упор. С.В. Ульяновська. Київ, 1993. С. 477-497.

[10] Kopřivová A.Op. cit. S. 8.

[11] Серапионова Е.П. Указ. соч. С. 21.

[12] Серапионова Е.П. Указ. соч. С. 22.

[13] Савицкий И.П.Прага и зарубежная Россия. С. 132.

[14] Чиняева Е. Русская эмиграция в Чехословакии: развитие «русской акции» // Славяноведение. 1991. № 6. С. 25.

[15] Алексеев Н. Н. Из Царьграда в Прагу. Русский юридический факультет // Пашуто В. Т. Русские историки-эмигранты в Европе. М., 1992. С. 211-212.

[16] Sládek Zdeněk. O ruské pomocné akci tentokrát polemicky // Veber V. a kol. Ruská a ukrajinská emigrace v ČSR v letech 1918-1945. Sborník studií 3. S. 20-25.

[17] Савицкий И.П. Прага и зарубежная Россия. С. 100.

[18] Savicky Ivan.Osudova setkani. Česi v Rusku a Rusove v Cechach. 1914-1938. Praha, 1999. S. 150.

[19] Československá zahraniční politika a vznik Malé dohody 1920-1921. Svazek II. Praha 2005. S. 142-143.

[20] Серапионова Е.П. Российская эмиграция в Чехословацкой Республике. С. 25.

[21] Никишин И. Владыка! Небо! Пасха! Христос воскрес! // Я возлюбил Вас… Архиепископ Пражский Сергий (Королев). Автобиография. Свидетельства современников. Духовное наследие. Составитель Алевтина Окунева. М., 2003. С. 79-80.

[22] Письмо от 31.01.1922. Копия. Архив Епархиального управления православных русских церквей в Западной Европе, Париж. Папка «Прага 1921-1924».

[23] Государственный архив Российской Федерации (далее — ГАРФ), ф. 5919, оп. 1, д. 122, л. 2.

[24] ГАРФ, ф. 5919, оп. 1, д. 122, л. 2.

[25] Подробнее см.: Бурега В. В. Пражский период жизни протоиерея Сергия Булгакова / Российские ученые-гуманитарии в межвоенной Чехословакии: Сборник статей. М., 2008. С. 249-256.

[26] Бубеникова М. Указ. соч. С. 18.

[27] Серапионова Е.П. Указ. соч. С. 21.